Мне уже приходилось замечать, что на языке наших левых слово «фашизм» приобрело столь же универсальный характер, как слово «простуда» на языке деревенского знахаря. Однако, чтобы убивать мирных жителей вовсе не обязательно заранее становиться фашистом.
Заботясь о воздействии на публику нашей пропаганды, агитации, публицистики, мы вполне естественно вкладываем очевидное для нас крайне негативное содержание в слово «фашизм», вобравшее в себя по нашему мнению едва ли не все нехорошее. Мы привычно полагаем, что читатель правильно дорисует в своем сознании красочный отталкивающий образ описываемого словом «фашизм» персонажа. Но забота о нашем собственном понимании происходящего требует освободить произносимые нами слова от оценочной нагрузки.
Фашизм имеет место в любом буржуазном обществе, где всегда есть поводы для критики со всех сторон. Фашизм на свой манер антибуржуазен, он является попыткой приостановить развитие капитализма, противостоять вызываемому им распаду социальных связей, разобщенности и взаимному отчуждению людей. Правда, покончить заодно и с классовой борьбой, причем буржуазия всегда готова к «классовому миру» ради «общего блага». В своей правоконсервативной как-бы-антибуржуазности фашизм может быть и сверхреволюционным. Фашизм способен проявляться в виде личного мировоззрения людей, в виде идеологий, движений, партий и организаций, в виде, наконец, государств.
Нас не должно смущать принципиальное отождествление либералами коммунизма и фашизма (однако, с понятным предпочтением ими второго первому). Для либерала не велика разница – коммунизм, который отрицает капитализм через развитие классовой борьбы и обобществление собственности на базе новых технологических и организационных отношений, или фашизм, который отрицает «либеральную демократию» через удушение классовой борьбы и «обобществление людей». Против самоназвания «национал-социализм» нам также нет нужды сильно возражать, поскольку социализм как строй и как доктрина, направленная на общественное благо, может иметь не только классовое, марксистское понимание, он может оказаться вполне реакционным. В качестве основы более или менее широкой общественной солидарности и понимания общественного блага могут выступать, точнее – навязываться, - не только классовые интересы (в чем, однако, все равно скрыт классовый интерес), но и нация, раса, традиция, государство и т.д. Да и обобществление собственности не может не быть сильно окрашено в цвета обобществляющего ее общества.
Известные нам разновидности фашизма различаются по свирепости нрава, по отношению к государству, к нации, к расе, к религии, к мировому господству. Это затрудняет классификацию нынешних явлений человеческой природы и подталкивает к обзыванию фашизмом - на всякий случай, для простоты, - всего, что сильно не похоже ни на коммунизм, ни на либеральную демократию, хотя вполне людоедские наклонности этой самой демократии ни для кого не секрет. А уж рассеянские типа-либералы, поднявшиеся в своем «либеразме» до пещерных высот социал-дарвинизма и пиночетофилии, вполне вышли на финишную прямую к фашизму.
Размытость признаков фашизма размывает и признаки антифашизма. Сегодня уже не в диковинку и вполне коричневый, антикоммунистический «антифашизм». Не совсем уж не прав был А.Б.Мозговой, не записываясь в борцы с фашизмом, хотя и был им по факту борьбы против олигархии любого раскраса. Его гибель, имеющая свои плюсы для главных сторон конфликта, побуждает заподозрить, что более-менее общая борьба «против фашизма» уже начинает уступать место не столь единой борьбе «за…». За что? Без ответа на этот вопрос даже искренний антифашизм остается тыканьем пальцем в небо. Антифашизм перестает быть всего лишь мемом, медиавирусом, лишь когда борьба с фашизмом подчинена борьбе с буржуазией, за социализм и коммунизм.
И фашизм, и коммунизм порождены капитализмом: один является порождением его страхов*, другой – надежд. Наша забота – не избавление капитализма от его страхов, а осуществление порожденных им и переросших его надежд.
Сергей ИВАННИКОВ
____________________
*Звездный час фашизма исторически связан с особым обострением кризиса капитализма, с эпохой войн и революций. У российского младоимпериализма пока нет в его ночных кошмарах своей первой империалистической и версальского позора. Присутствует и немаловажный личностный фактор: г-н Путин приятным образом отличается от г-на Шикльгрубера. Фюрер не упирался, будто, мол, бывших ефрейторов Германского рейха не бывает. Рейх, которому будущий фюрер присягал и за который сражался, рухнул, было дело. У нас же бывших офицеров, как нам в свое время объяснили, нет. Надо понимать, что ничего из того, чему они присягали, и что клялись защищать, не гибло. Звучит несколько загадочно, но радует, что, стало быть, душевных травм, подобных тем, что вынес фюрер, сказавшихся на психологии целого поколения, наш нац. лидер не претерпевал. Однако какие еще наши годы!? Подхлестываемое останкинской фабрикой патриотических грез народное единство перед лицом множащихся лютых ворогов имеет перспективы. Мощный заряд квасных дрожжей патриотизма в выгребную яму российского государства может залить ее содержимым все окрестности. Это, возможно, и не фашизм, но цвет и запах тот же.